Сегодня в кедровой роще на Picnic Site я столкнулся с большой группой русских туристов, приехавших сюда отметить шашлыками день Победы.
Кое какие их разговоры между собой долетали до меня, пока я жарил на углях свои сосиски.
Они очень сожалели, что "Турция не пускает к себе русских туристов".
Потому что "раньше, мы 9-го мая искали по всему Кемеру немцев и пи$дили их", а тут, на Кипре, немцев нет и пи$дить по случаю 9-го мая некого?
"А может англичан?" - подал мысль один из них, но ему возразили, что англичане были "нашими союзниками".
На возразившего зашикали, что англичане были не настоящими союзниками, а только притворялись.
Потом была дискуссия, настоящими или притворными союзниками были англичане, переросшая в единодушное мнения, что "нам надо повторить, потому что они в 1945 году ничего не поняли".
И тут я представил себе вживую, как бы они "повторяли бы успех дедов". И написал об этом рассказ.
Куликовы запаздывали.
— Ну, позвони еще раз, — нетерпеливо напомнил Петр Кузьмич жене.
— Так звонила только что, абонент недоступен…
— Ну тогда без них на шашлыки поедем! Сами виноваты! Нас тоже ждать никто не будет, все уже, небось, давно собрались.
— День Победы все же, — неуверенно возразила жена, — они всерьез обидятся…
Раздался звонок в дверь.
— Ну вот и они, — Петр Кузьмич вышел в прихожую и открыл.
В квартиру ввалились два здоровяка, ряженые в военную форму, стилизованную под 30-е: синие фуражки, синие галифе, гимнастерки цвета хаки.
— Это ваша машина? — с ходу, в лоб, даже не поздоровавшись, спросил один, протягивая Петру Кузьмичу фотографию.
— Моя, — ответил Петр Кузьмич с ёкнувшим сердцем, — что с ней?
— Не волнуйтесь, с ней все в порядке. А вот надпись "1941-1945! Можем повторить!", это вы сами наклеили?
— А вам какое дело, — ответил Петр Кузьмич с вызовом, — имею право!
— Нет, нет, конечно, имеете право, — заверил его один из ряженых, — мы тут, собственно, как раз для этого, чтобы помочь вам реализовать это ваше право.
— В смысле? — не понял Петр Кузьмич.
— Ну в смысле, вы же сами написали на машине "Можем повторить". Вот мы и предлагаем поехать с нами и повторить то, что было в 1941-1945 годах. Раз уж вы высказали такое пожелание, — отчетливо выговорил он, глядя в недоумевающие глаза Петра Кузьмича.
— А-а-а! Так вы реконструкторы? — наконец догадался Петр Кузьмич. — Спасибо, ребята, за приглашение, но как-нибудь в другой раз. Сегодня праздник, мы едем на шашлыки, у нас большая компания…
— Знаем, — перебил его ряженый, — так в том-то и дело, что вся ваша компания — у нас, все уже переоделись, только вас не хватает.
— И Куликовы? — спросил Петр Кузьмич, вспомнив, что Игорь как раз вчера вроде бы намекал на какой-то сюрприз на шашлыках.
— Игорь Иванович Куликов ждет вас в машине, внизу, — отчетливо сказал другой.
— Ну это как-то неожиданно все, надо собраться, подготовиться…
— Вам все дадут! Все уже готово, ждем только вас.
— Ну, минутку, сейчас жена переоденется.
— За ней потом заедут, у нас там внизу АМО-ЗИЛ, полуторка, грузовой, не для женщин. За ней через полчаса легковая машина заедет.
— Эмка, — уточнил другой, — в смысле — ГАЗ-М.
У подъезда и в самом деле стоял раритетный довоенный автофургон. На нем была аутентичная, довоенным шрифтом надпись "Хлеб" и вполне современная графика, с георгиевской ленточкой, российским триколором и большой надписью "1941-1945! Приглашаем повторить!"
— Круто! — восхитился Петр Кузьмич и пролез вовнутрь.
Следом влезли ряженые. Дверь с шумом захлопнулась, фургон тронулся, толчком опрокинув Петра Кузьмича на скамейку.
Внутри было почти темно. Только сейчас Петр Кузьмич заметил, что в фургончике только одно маленькое зарешеченное окошко. В полумраке он разглядел, что напротив сидят два человека в военной форме. Одни из них был Игорь Куликов, а другого, крупного и рыхлого кавказца, он не знал. На Куликове были надеты наручники, его губа была разбита, а под глазом наливался фингал.
— Вы, Петр Кузьмич, сами пошли с нами, добровольно, а вот ваш приятель — не хотел идти, — видите, как нехорошо с ним вышло, — перехватил его взгляд один из ряженных.
— А вы пока переоденьтесь в военное, — добавил другой, протягивая ему узелок, — все чистое, отстирано и продезинфицировано, не беспокойтесь.
— Я не вешал эту дурацкую надпись на свою машину, — вдруг сказал Кавказец.
— Не вешали, — согласился один из ряженных, — но это ведь ваша фирма производила эти наклейки, "1941-1945! Можем повторить". Это была ваша личная бизнес-идея, так что вам тоже придется "повторить".
— Беги, Петя, беги, — вдруг закричал Куликов.
Петр Кузьмич рванул с места и распахнул дверь, она была не заперта. И замер. Вместо городского пейзажа, который должен был быть за дверью, до горизонта тянулась выжженная дымящаяся степь, усеянная разбитой военной техникой, развалинами каких-то домов и вздувшимися трупами лошадей и людей.
— Некуда бежать, — спокойно сказал один из конвоиров, — вы сядьте, Петр Кузьмич, а то, неровён час, вывалитесь на ходу и не доживете до Победы.
— Мы сами не знаем, как это устроено, — заметил другой, — но вот так вот. Войти в этот фургон вы можете и в Москве 2016-го, а вот выйти из него — только сюда. До самой Победы!
Петр Кузьмич сел на скамейку и решил пока не переодеваться. Ситуация была дурацкая и непонятная, но должно же быть там, куда они едут, хоть какое-то начальство, хоть кто-то адекватный. Он был опытным переговорщиком и знал, что одежда многое определяет на первых порах. Если он будет одет так же, как все кругом, он мгновенно затеряется в толпе и возможно, не сможет поговорить с начальством.
Конвоиры, слава богу, не настаивали.
После полутора часов очень тряской дороги фургон, наконец, остановился.
— Приехали! — сказал конвоир и выпрыгнул наружу.
Петр Кузьмич выпрыгнул следом.
Он почти пожалел, что не переоделся, так как тут же по колени провалился в густую глинистую грязь. Воняло чем-то невыносимо, глаза тут же заслезились от едкого дыма. Из-за близлежащего пригорка ухали разрывы и густо стрекотали пулеметы.
К ним, увязая в грязи, подбежал большой страшный человек с лицом, измазанным в саже, с какими-то значками в петлицах и красными от полопавшихся сосудов глазами.
— Братцы, спасибо, — просипел он конвоирам, — Ей богу, сгинули бы тут без вас! Если бы не ваши новобранцы! Заткнули прорыв. Полторы тысячи положили, но заткнули.
— Вот еще трое, — сказал один из ряженных, — этого мало, понимаем. Но на сегодня это всё. Завтра еще привезем.
— Простите, — вы тут главный? — не выдержал Пётр Кузьмич.
— Это кто? — просипел страшный человек, обращаясь к конвоиру, — репортер что ли?
— Новобранец! — коротко ответил конвоир. — Только призвали, еще не переоделся, комплект обмундирования на руки получил.
В глазах Петра Кузьмича что-то страшно сверкнуло. Лишь спустя минуту он осознал, что лежит на земле лицом в грязи, рот наполнен кровью и осколками зубов, а сиплый голос изрыгает такие витиеватые матюки, каких ему никогда не приходилось слышать в жизни. Шатаясь от головокружения, он встал на ноги.
— Ты чего тут стоишь, быстро переодеться! А прямо тут шлепну за неповиновение, — заорал на него сиплый голос.
Строй состоял из явно необученных бойцов, даже в военной форме они выглядели по-граждански. Петр Кузьмич заметил, как некоторые тайком пытались позвонить по мобильнику. Но он уже знал - сеть тут не ловится
Пожилой маленький взводный даже не пытался навести порядок в строю. Он ходил перед строем и выкрикивал рубленные фразы зычным голосом, чтобы слышали все.
"На высоте три дота! Наша артиллерия их пробить не может! Авиации — нет! Ваша задача подойти вплотную к дотам и огнем по бойницам с близкого расстояния — подавить их! Берите с собой гранаты, кто сколько может, гранат у нас много! Если кому удастся подобраться вплотную и закинуть гранату в абмразуру, — тут он сделал паузу и с явным сочувствием глянул на строй, — тот вернется назад досрочно!
Не поворачиваться назад! Кто повернет назад, будет уничтожен огнем заградотряда! Не останавливаться! Кто остановится, будет уничтожен огнем заградотряда! Вопросы есть?"
— Товарищ командир, — нерешительно поднял руку Петр Кузьмич, — а из чего стрелять, оружия нам не дали.
— Винтовок на всех не хватает, товарищ боец, — строго сказал взводный, — берите гранаты.
— Но я очень хорошо стреляю, очень метко, товарищ командир, — сочинил Петр Кузьмич, на ходу прикинув, что с винтовкой в руках не надо будет лезть к самой амбразуре, можно будет залечь в поодаль и подождать, пока кто-то другой закинет гранату.
— Снайпер, значит, — усмехнулся взводный, — это хорошо! Рядовой Залдостанов, отдайте снайперу вашу винтовку.
К Петру Кузьмичу подошел крупный боец с трясущимися от страха руками.
— Спасибо, дурак, — прошипел он, — немцы будут сначала стрелять по тем, у кого винтовки в руках.
Он был не прав. Пулеметная очередь сразила Залдостанова одним из первых.
Немцам не надо было вглядываться, кто с винтовкой, а кто — без. Склон холма был гладкий без единого выступа, и три немецких бетонированных огневых точки на его вершине мгновенно срезали очередями любого, кто появлялся у подножия, не давая сделать ни единого шага наверх.
Весь взвод был выкошен, словно трава косой, в течение нескольких секунд. Успели упасть и вжаться в землю только человек десять. Немцы прекратили огонь. Но тут же застучали пулеметы с тыла.
Заградотряд стрелял пока не прямо по залегшим бойцам, а чуть ниже — очереди стелились сзади и постепенно поднимались, подталкивая маленький отряд вверх по склону холма. Бойцы поднялись в атаку, и тут же начали стучать немецкие пулеметы. Несколько бойцов дернулись и замерли.
Петр Кузьмич вдруг вспомнил, чему его учили когда-то давно, на военной кафедре.
Он потихоньку откатился в сторону метров на десять и сделал бросок вперед. Пули сначала ударили по тому месту, где он только что лежал, и он успел продвинуться метров на семь. Так, перебегая и перекатываясь, он вскоре понял, что изо всего взвода он остался в живых один. Заградотряд молчал, а немецкие пулеметы стучали, лишь когда он делал очередной бросок.
В конце концов он приблизился к дотам на расстояние, когда его перемещения стали видны немцам. Он лежал в ложбине, и при малейшей попытке перекатиться немецкие пулеметы включались и били пугающе близко.
Но солнце уже клонилось к закату. Еще полчаса, понял Петр Кузьмич, и он в сумерках подберется к амбразуре незамеченным. И тогда — домой, он был уверен, что взводный говорил правду, не шутил.
И тут снизу застучали пулеметы заградоряда.
"Идиоты, — выругался про себя Петр Кузьмич, — они что не видят, что я уже достиг цели? Что надо только чуток подождать, и высота — наша!"
Очередь заградотряда полоснула почти по ногам.
Он попытался двинуться вперед, но немецкие пули взбили у него пыль прямо перед носом.
"Идиоты!" — еще раз выругался Петр Кузьмич.
Еще одна очередь сзади намекнула на необходимость движения вперед.
Петр Кузьмич медленно, стараясь не производить лишних движений, попытался поползти. И тут мелкие камешки под ним осыпались, и он покатился вниз.
Почти одновременно несколько пуль, выпущенных заградотрядом, прошили его тело по диагонали. На несколько мгновений он испытал невероятную, невыносимую боль. А потом увидел откуда-то сверху, как он сам лежит на осыпи из мелких камней и его ладони медленно разжимаются.
Потом это его верхнее зрение скользнуло вниз по склону холма и проникло в штабной блиндаж. Там была его жена, переодетая санинструктором, а страшный человек с сиплым голосом шептал ей на ухо, нетерпеливо дыша: "Если будет артачиться, красивая, то прямо сейчас отправишься туда, на высоту, если будешь умницей, то завтра увидишь твоего мужа, он ничего и не узнает…"
Перед тем, как сознание Петра Кузьмича угасло навсегда, оно проникло за горизонт событий, и он успел понять, что все что только что произошло и происходит — это реальность, а не сон, как он надеялся до самого последнего момента.
! Орфография и стилистика автора сохранены