Этот год проходит в Европе под знаком годовщины событий 20-летней давности. Мирная передача власти некоммунистическим силам в Польше, бархатная революция в Чехословакии и падение Берлинской стены ознаменовали окончание идеологического раскола Старого Света. Горбачевская перестройка достигла в 1989 году своего апогея (в июне прошел первый съезд народных депутатов), после чего начался обратный отсчет истории СССР.
Истекшие два десятилетия по-разному оцениваются сегодня в России и остальной Европе.
Для России – это период упущенных возможностей, причем такая оценка звучит с обоих флангов политического спектра.
Державники вновь и вновь возвращаются к "несправедливому" итогу холодной войны, когда, по все более распространенному представлению, Кремль не проиграл, а неожиданно капитулировал. Либералы говорят о "проигранной свободе" и неспособности, несмотря на слом прежней системы, выбраться из традиционной колеи недемократического развития.
Для Европейского Союза (прежде всего Германии и Центральной Европы) – это время взлета, больших побед, но также несбывшихся ожиданий и лавинообразного нарастания новых проблем. Вопрос, который часто поднимается, заключается в следующем: получили мы то, на что рассчитывали? И в полной ли мере реализовался могучий порыв к переменам?
Если смотреть со стороны, то ответ парадоксален:
Евросоюз стал жертвой собственного блестящего успеха. Его преимущества обратились в недостатки.
Во-первых, реализация потенциала политической культуры единой Европы (то есть способности к постепенному прогрессу на основе постоянных компромиссов между участниками) уперлась в невозможность эффективно применить данный опыт где-то еще. В начале 1990-х годов казалось, что Евросоюз является прообразом будущей мировой политики после "конца истории".
Однако мир, словно бы обойдя свое прекрасное европейское "завтра", сразу направился в "послезавтра", которое при этом весьма напоминает малоприятное "позавчера". Возвращение фактора силы в международные отношения, обострение всех форм конкуренции и усиление национализма как движущей силы процессов противоречат всем принципам ЕС. Попытки дальнейшего распространения этих принципов столкнулись с серьезными сложностями даже при расширении на страны Центральной и Восточной Европы. Что уж говорить о территориях, еще больше отличающихся по политическому менталитету.
Если вообще можно говорить о какой-то идентичности Евросоюза, то в ее основе – самоощущение эталона, который сумел преодолеть отвратительные европейские традиции воинственности и национализма, поэтому чувствует себя вправе быть ментором. Но этот внутренний заряд не находит выхода наружу, за пределы интеграционной зоны, что способствует перегреву.
Во-вторых, выяснилось, что достижения европейской интеграции были связаны с уникальной обстановкой. Наличие консолидирующего внешнего врага сочеталось с возможностью не заботиться об обеспечении собственной безопасности и передать эти функции "старшему" – Соединенным Штатам. Европа могла сосредоточить усилия на обустройстве себя самой.
Затем большая угроза исчезла, внимание США стало перемещаться на другие регионы. Одновременно ЕС достиг значительной экономической мощи и обрел геополитическое измерение, выйдя на культурно-исторические границы Европы. С одной стороны, в силу масштабов Евросоюз просто не может не быть влиятельным участником международных отношений. С другой, глобальная и агрессивная внешняя среда не позволяет замыкаться в себе, все время бросая новые вызовы.
Для обретения полноценной субъектности Европейскому Союзу необходим переход интеграции в новое качество – слияние национальных суверенитетов должно трансформироваться в образование суверенитета общего.
Но этого не происходит, поскольку европейские нации к такому попросту не готовы. Переход межгосударственного уровня отношений на федералистский не состоялся, что показал провал конституции. А рассчитывать на то, что ЕС консолидирует свои позиции в условиях, когда всякое решение принимается с трудом и по принципу наименьшего общего знаменателя, не приходится.
В-третьих, Европейский Союз поплатился за собственную привлекательность. Количество желающих жить "как в Европе" постоянно растет. Периферия традиционной Европы (кроме России) претендует на членство, играя на упомянутом выше европейском желании быть ментором и втягивая европейцев в собственные проблемы. Правда, способность Евросоюза их решать сомнительна. Те же, кому "институциональная" (то есть в виде страны) интеграция не светит, интегрируются в индивидуальном порядке. Не случайно лавина миграции из Африки, Азии и с Ближнего Востока превращается в уже не экономическую, а концептуальную проблему Старого Света.
Наконец, перегрев проявляется и в том, что Европа, по сути, достигла всех целей, которые ставились в процессе интеграции.
Экономический потенциал отдельных стран значительно усилен объединением. Качество жизни хоть и неравномерно, но, безусловно, в среднем выше, чем где бы то ни было. Ну и, конечно, блестяще выполнена задача, ради которой затевался европейский проект, – ЕС стал территорией, где практически невозможны войны.
Опыт показывает, что в отсутствие "большого проекта" (на разных этапах развития – слияние стратегических отраслей, таможенный союз, общий, а затем единый рынок, европейская валюта и пр.) – объединение не просто буксует, возникает угроза расшатывания внутренних основ. Сейчас появляется именно такое ощущение. Раньше в таких случаях всегда появлялся новый проект. Возможно, так случится и сейчас. Разница в том, что он, чтобы превзойти уже достигнутое, должен предложить уровень амбиций, требующий качественного изменения взгляда на себя и мир.
Этот проект, вероятнее всего, связан с Россией. Именно ее будущее определит, удастся ли по-настоящему преодолеть раскол Европы в широком понимании – как пространства, объединенного общим культурно-историческим наследием и экономическим потенциалом. Надежды на превращение России во "вспомогательного игрока" (то есть включение ее в проект без полноценного членства и соответствующих прав), которые вытекали из эйфории начала 1990-х, не оправдались. О другой модели пока не готов всерьез говорить никто.
Маловероятно, что в ближайшее время подход изменится.
Россия продолжает смотреть назад, рассчитывая обнаружить в прошлом стимулы и мотивы развития на перспективу, а заодно переиграть последний, самый неприятный акт пьесы под названием "XX век".
ЕС же предпочитает наслаждаться чувством глубокого самоудовлетворения, хотя оснований для этого все меньше. Но через несколько лет призма начнет меняться по мере понимания того, что в неспокойном мире XXI столетия Евросоюз и Россия по отдельности не будут представлять реальной силы.
Возможно, тогда и появится очередной большой проект, который всегда придавал импульс интеграции.
Оригинал статьи опубликован на сайте Газета.Ru
